Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
— Вы видели свою жену? — спросил Степанович и, когда заметил, что Цирот не понял, взглянул на меня.
— Вы видели, как ваша жена пошла к морю? — спросил я.
Цирот подумал и протянул неуверенно:
— Да… Вроде бы да…
— Она шла одна? — спросил Степанович.
— Я не знаю, — ответил Цирот. — Там на дороге были еще какие-то люди, и вообще уже стемнело…
— Вы не узнали никого из этих людей? — спросил Степанович.
Цирот покачал головой.
— Кто это был? Мужчины? Женщины?
— Я не знаю, — ответил Цирот.
Мы проводили его до дверей номера.
— У вас есть снотворное? — спросил я.
— Да! — ответил он.
— Примите две таблетки! — посоветовал я.
— Хорошо, — пробормотал он рассеянно и вошел в комнату.
— Вы полагаете, есть опасность, что он наделает глупостей? — спросил меня Степанович, когда за Циротом закрылась дверь.
— Едва ли, — сказал я. — Не думаю.
И тут, наконец, последовал вопрос, которого я ждал все это время:
— Не знаете ли вы, господин Клипп, где фройляйн Янсен провела этот вечер?
— Нет, — сказал я.
Потом Клипп-влюбленный целых двенадцать секунд боролся с Клиппом-полицейским. Победил Клипп-полицейский, и я добавил:
— Я провел с ней только часть вечера.
— А в какое время ее не было с вами? — спросил Степанович.
— Она отлучалась после половины одиннадцатого, где-то на полчаса. Нет, минут на сорок пять, — сказал я осторожно, а внутри у меня бушевали самые противоречивые чувства.
Степанович задумчиво покусывал черный ус. В траурном молчании, напоминая похоронную процессию, мы спустились в холл.
Из бара в подвале доносились смех и разудалая песня «Кто вырастил тебя, прекрасный лес…»
Часы над стойкой показывали без пяти час.
Порыв ветра, который налетел, стоило нам выйти на улицу, отнес слова Степановича в сторону. Я не расслышал ровно ничего. Но я и так знал, что он скажет. Что он обязан сказать.
Он еще помолчал, а потом сообщил неизбежное:
— Я должен задержать фройляйн Янсен, господин Клипп!
У него не было иного выхода.
— Пойдемте со мной, — добавил он.
Мы снова забрались в крохотный «фиат» и затряслись по булыжной мостовой, возвращаясь в отель «Венеция». Ехали молча. Говорить было не о чем.
В отеле стояла тишина. Только в двух комнатах еще горел свет.
Мы как раз выходили из машины, когда портье собирался запереть входную дверь. Степанович сказал ему фразу из одних шипящих. Портье послушно кивнул и сунул палец между горлом и воротником рубашки, как будто тот вдруг стал его душить. Мы поднялись по лестнице и зашагали по коридору. Мне казалось, что я иду по нему уже всю жизнь и буду идти еще вечность — к номеру, где жила Франциска!
Позже мне пришло в голову, что мой югославский коллега отлично знал, где ее номер.
Вчера в это время мы с Франциской сидели рядом в лодке, неподалеку от которой плавала акула, и целовались. А сейчас мне предстояло оказать содействие в ее задержании этому длинному, смуглому, немногословному полицейско му-югославу.
Какая-то сумасшедшая жизнь. Как американские горки.
Перед дверью номера Франциски мое настроение упало до нижнего предела.
— Мне постучать? Или лучше вы? — спросил Степанович деликатно.
Я постучал. Склонив головы, мы ожидали ответа. Где-то за стеной шумела вода. Кто-то кашлял. На улице мяукала кошка. Больше не было слышно ни звука.
Затем раздался тонкий голосок, сонный и смущенный:
— Кто там? Что случилось?
— Это я, Лео! — сказал я. — Открой, Франциска!
Она хихикнула, а потом ответила сердито-ласково:
— Ты с ума сошел! Среди ночи!
— Понимаю, — сказал я, лихорадочно пытаясь найти какое-то объяснение своему визиту, чтобы она не слишком испугалась. Но в голову мне так ничего и не пришло. Я посмотрел, ожидая поддержки, на Степановича, но тот отвел взгляд и принялся покусывать свои усы.
— Кое-что случилось, Франциска. Открой, пожалуйста! — сказал я.
— О господи! — вскрикнула она уже испуганно.
Я слышал, как по линолеуму зашлепали босые ноги, затем замок щелкнул, и на пороге появилась Франциска. Широко раскрыв глаза, она воззрилась на Степановича.
— Что… что случилось? — прошептала она.
— Меня зовут Степанович, — сказал тот. — Я из полиции. Извините, но я должен…
Он растерянно огляделся.
— Нельзя ли нам войти?
Франциска кивнула и отступила. Она была очень бледна, хотя, возможно, это просто казалось в свете неоновой лампы. Степанович вошел, я за ним. Она закрыла дверь и, встав со мной рядом, сказала:
— Слушаю вас.
В комнате царил легкий беспорядок, как всегда бывает в гостинице, когда живешь там некоторое время — ведь негде особенно расставлять всякий хлам, который люди привозят с собой и накапливают: книги, журналы, почтовую бумагу, какие-то кремы, таблетки, дезодоранты, бижутерию, тряпичные игрушки…
— Вы пришли по поводу убийства Альфреда Ладике, да? — спросила Франциска уже спокойнее и увереннее.
— Не совсем! — сказал Степанович. Он слегка замялся.
Я не ожидал, что он может растеряться. С кем бы он ни говорил до этой минуты — с полицейскими, гостиничными служащими, с Циротом или со мной — всегда был сама невозмутимость.
— Где вы провели вечер, фройляйн Янсен? — задал он, наконец, вопрос. — Начиная с половины одиннадцатого.
— Какой вечер? — спросила Франциска. Она схватила меня за руку, как будто почувствовала опасность.
— Этот вечер, — пришел я на помощь. — Господин Степанович хочет знать, куда ты уходила, когда тебя не было с нами в зале.
— Я… я… — она запнулась. — Но зачем это ему? Какое это имеет отношение к истории с Ладике? Ходила гулять по дороге, которая ведет к бухте. Мне было нехорошо. Я хотела выйти на свежий воздух. Почему он спрашивает?
— Вы видели фрау Цирот, когда дышали свежим воздухом? — хотел знать Степанович.
— Нет, — тихо сказала Франциска. — Что с фрау Цирот?
— Вы знали, что она здесь?
— Да…
— Вы знали, что она живет в отеле «Метрополь»?
— Да, да. Их багаж везли на тележке, на которой было написано «Метрополь», — сказала Франциска.
— Вы ожидали этих людей? Как это сказать… Следили за ними? — спросил Степанович.
— Нет, — вмешался я, — фройляйн Янсен узнала о прибытии Циротов совсем случайно. Мы вместе сидели в ресторане у причала и вдруг увидели, как супруги Цирот приплыли на пароходе.
— Спасибо, коллега! — сказал Степанович.
— Пожалуйста, — ответил я.
— Коллега? — Франциска выпустила мою руку и удивленно уставилась на меня.
У меня сердце оборвалось внутри. Теперь все пропало!
— Как это — коллега? — Она отступила на два шага, как от прокаженного.
— Да, вот так, — только и сказал я.
Она даже охрипла от возмущения.
— Ты работаешь… в полиции?
— Да, — сказал я, — но…
— А твоя симпатия ко мне, внимание, заботы — это все по долгу службы, да?
— Да нет же, Франциска! — я протянул к ней руки. Мне уже было наплевать на присутствие Степановича.
Глядя на меня сузившимися глазами и кусая губы, она отступала все дальше.
— Если ты скажешь, где ты была после половины одиннадцатого, все будет в порядке! — сказал я.
— А если не скажу, не будет? — с вызовом спросила она. — Да что же такое ужасное случилось после одиннадцати?
Вмешался Степанович:
— Фрау Цирот, которая в последний раз видела вас с тем мужчиной в Гамбурге, убита сегодня вечером, — сказал он мягко. — Кто-то ударил ее ножом в горло.
— Нет! — простонала Франциска, закрыв лицо руками, и пошатнулась.
Я подошел к ней и обнял за плечи. Она передернула плечами, как будто ей вдруг стало холодно.
— Оставь меня! — сказала она еле слышно и вдруг закричала: — Так арестуйте меня! Что же вы меня не арестовываете?
У нее началась истерика. Она сжала кулаки и стала стучать себя по вискам:
— Посадите меня в тюрьму! Посадите! Я ведь была там, у моря, не так ли? Так не тяните, арестовывайте!
Рыдая, она бросилась на кровать. В соседней комнате кто-то возмущенно постучал в стенку. Было полвторого ночи. Она лежала такая маленькая, беспомощная и вся тряслась от рыданий.
Мы со Степановичем стояли, потупя взор. Я чувствовал себя совершенным негодяем. Время шло. Оно не останавливается. Но еще никогда оно не тянулось так мучительно долго.
Когда рыдания стали понемногу стихать, Степанович сказал:
— Я очень сожалею, но вынужден просить вас следовать за мной, фройляйн Янсен. Вы задержаны по подозрению в убийстве фрау Цирот. Пожалуйста, соберите свои вещи. В вашем распоряжении тридцать минут.
Она повернула заплаканное лицо к Степановичу:
— Выходит, я… я… арестована?
— Да, — сказал он, не двигаясь с места.
